(Окончание. Начало в №16 от 18.4.2013)
ИЕРОМОНАХ ВАСИЛИЙ

В ноябре 1987г. Оптина Пустынь была передана Православной Церкви, и началось ее восстановление. Узнав об этом, Игорь Росляков загорелся желанием съездить туда. Из книг знал, что там бывали многие знаменитые писатели, философы, поэты, и что особого расцвета монастырь достиг в 19 веке при мудрых оптинских старцах.

Летом он взял отпуск и приехал в обитель. «Радуйся, земля Оптинская! — записал в дневнике. — Ангелами место возлюбленное! Велия слава твоя!» Он так полюбил Оптину, что даже не хотел возвращаться домой, но все же съездил: надо было успокоить мать и рассчитаться с мирскими делами. В октябре 1988г. он приехал в обитель уже навсегда. И случилось так промыслительно, что его поселили в скиту — в знаменитой хибарке самого старца Амвросия. Ему давали разные послушания: разгружать кирпичи, убирать мусор, трудиться в иконной лавке, читать в храме Псалтирь, дежурить у ворот. Выполняя послушания, он был молчалив и сосредоточен на молитве, а потому без ропота и обид переносил упрёки со стороны. В дневнике писал: «Кто имеет желание умереть за Христа, тот едва ли огорчится, видя труды и скорби, поношения и оскорбления».

29 апреля 1989г., в Страстную Субботу, его приняли в число братии. В дневнике осталась запись: «Милость Божия даётся даром, — но мы должны принести Господу всё, что имеем».

Следующий 1990-й год был для него весьма насыщенным. Как крейсер медленно, но верно идет по морским просторам, так он возрастал духовно, восходя из силы в силу. Вот череда памятных событий того года: 5 января он был пострижен в иночество с именем Василий, 8 апреля рукоположен во иеродиакона, 23 августа пострижен в мантию в честь Василия Блаженного, а 21 ноября, на Собор Архистратига Михаила, рукоположен во иеромонаха.

Так открылась новая страница в его жизни. Приняв священство, он много исповедовал, причащал больных, вел школу паломника, ездил в тюрьму, беседовал с заключенными. Втайне от всех становился строгим аскетом: Великим постом принимал пищу один раз в день, ел овощи или кислые ягоды с хлебом. Такой пост давал душе его мир и постоянное молитвенное обращение к Богу. Со временем он прекратил писать мирские стихи, а начал составлять стихиры об Оптиной Пустыни, работал над службой Оптинским старцам, но не успел ее закончить. Заботливое внимание к ближним помогало ему врачевать души людей. Многие говорили, что в нем зреет будущий старец. Он полюбил свою одинокую келью и выходил только в храм и на послушания. Постель изготовил из двух досок, положенных на раскладушку и покрытых сверху войлоком. Толстый чурбак заменял ему стул, а основное имущество составляли иконы и книги. Одевался в старую рясу с заплатами на спине и огромные кирзовые сапоги. Они были ему велики, и когда шел, слышалось шарканье и грохот. Смиряя плоть, он просил у Господа ведения своих грехов более, чем каких-либо иных даров. Все доброе относил к милосердию Божию, а себя считал самым скверным и немощным. Видел, что самомнение — не что иное, как мерзость пред Богом, а покаяние и смирение — два чистых Ангельских крыла.

В феврале 1993г. он последний раз побывал у матери в Москве, отслужил панихиду на могиле отца. А затем зашел в сберкассу и снял с книжки те небольшие деньги, что скопила для него с пенсии мама. Отдал их ей и сказал: «Прошу тебя, больше не клади. Мне они не нужны. Как я предстану с ними пред Господом?»

Великий пост 1993г. он проходил строже обычного: на Страстной седмице совсем не вкушал пищи, был слаб и бледен. В Великий Пяток во время богослужения он вышел на солею и почему-то замер с книгой в руках. Долго молчал. Лишь одному брату поведал потом, что вдруг увидел старца Амвросия, но больше ничего не сказал. В Великую Субботу он весь день исповедовал, и к вечеру ему стало плохо: сказались и долгие службы, и сильное переутомление. Стоял бледный, держась за аналой. Его покропили святой водой, и он снова встал исповедовать. Перед литургией его назначили совершать проскомидию. Обычно он совершал ее четко и быстро, а тут медлил. Благочинный поторопил его: «Надо побыстрей». — «Не могу, простите. Так тяжело, будто сам себя заколаю», — тихо ответил он.

После Пасхальной службы братия разошлись отдыхать, а отцу Василию нужно было идти в скит на раннюю исповедь. Знакомой дорогой он направился туда, но вдруг услышал, как внезапно оборвался колокольный звон. Без раздумий повернул к звоннице. Навстречу ему бежал человек в солдатской шинели.

«Брат, что случилось?» — спросил у него. Тот что-то невнятно пробормотал и сделал вид, что идет дальше. Но через несколько шагов вдруг выхватил из-под шинели острый меч длиной 60 см и нанес коварный удар в спину отца Василия. Он упал на землю. Казалось, в ту страшную минуту тьма восторжествовала, и Ангелы закрыли лица свои. Убийца, сбросив шинель, перемахнул через монастырскую стену и скрылся в лесу. Недалеко от стены потом найден был окровавленный меч. На нем выгравирована надпись «Сатана. 666» — свидетельство того, что убийство было ритуальным. Рана оказалась смертельной. Острый кинжал пронзил почку, лёгкое и повредил сердечную артерию. Отец Василий лежал на земле, тяжело дыша и шепча молитвы. Сбежавшиеся монахи пытались оказать ему помощь, но сделать ничего было нельзя. Через час его душа отлетела в горние обители…

После гибели в стихах и дневниках открылось то, о чем не знал никто, — тайна его внутренней жизни, мысли и одинокие ночные раздумья, молитвенное ощущение неразрывной связи со своей страной:

И все тянет за русские дебри

Умереть в предназначенный срок.

Он умер именно «за русские дебри». В двух этих ёмких словах есть всё: и широкий русский простор, и дремучая непроходимость наших лесов, и дремучее бездорожье, и тяжкое безверие, поразившее народ, и неспособность внешних врагов взять наши «дебри» приступом. В двух словах — вся история, вся русская жизнь! Поистине так написать мог только одаренный поэт-пророк:

Этой теме не будет износа.

Горло сдавит к России любовь,

И по венам толкает вопросы,

Словно комья, славянская кровь.

В своих стихах Игорь Росляков говорил о великом земном, а в дневниках иеромонаха Василия больше говорится о великом небесном. Вот последняя запись, сделанная его рукой: «Духом Святым мы познаём Бога. Это новый, неведомый орган, данный нам Господом для познания Его любви и благости. Это как если бы тебе дали крылья и сказали: а теперь ты можешь летать по всей вселенной. Дух Святый — это крылья души».

ИНОКИ ТРОФИМ И ФЕРАПОНТ

В то раннее утро 18 апреля 1993г. от руки сатаниста пали и два инока Трофим (в миру Леонид ТАТАРНИКОВ) и Ферапонт (Владимир ПУШКАРЕВ). О каждом из них можно рассказать много интересного, после их гибели вышли книги, фильмы, газетные статьи…

По натуре они были разными: Ферапонт — медлительный, старательный, молчаливый, а Трофим — быстрый, жизнерадостный, первый друг детей и стариков, помощник всем, кто встретится на пути. Оба были родом из Сибири, из многодетных семей и своими руками умели делать практически все. К примеру, Трофим за несколько лет жизни в монастыре чем только ни занимался: был пономарем, гостиничным, переплетчиком, маляром, кузнецом, пекарем, трактористом, старшим звонарем, причем его колокольное хозяйство всегда было в образцовом состоянии.

Инок Ферапонт был одарен не меньше: отлично рисовал, имел неплохой голос и слух, резал по дереву, знал всю деревенскую работу. Получив специальность лесовода, он работал егерем в лесничестве и три года жил один в тайге. Знал ее, как свои пять пальцев. Там, в одиночестве, стал читать Священное Писание, отпустил бороду, мало говорил, больше молчал. Много довелось им помыкаться в миру, и нигде они не приживались: работать честно было нельзя. Тут пьянство, там ложь и воровство. Божий Промысел постепенно выводил их из этой темницы.

Инок Трофим, окончив железнодорожное училище и отслужив в армии, 5 лет работал в рыболовстве на Сахалине. Их траулер уходил в море на полгода, заработки были приличные. Останавливаясь в заграничных портах, команда сходила на берег и закупала гостинцы. Как радостно встречали Леонида младшие братья и сестры! Вот стоит он на пороге: в одной руке — огромный чемодан, за плечами — огромный мешок. Всех обнимет, расцелует, а потом ка-ак вывалит все добро посреди комнаты, а там чего только нет. Матери — красивые платки, младшим — игрушки, книжки, одежка. Налетай! Вот уж радости детворе!..

В молодые годы интересы его были разнообразны. Ходя по морям, он любовался их красотой и увлекся художественной фотографией. Собирал библиотеку из редких книг, занимался в яхт-клубе, танцевал в народном ансамбле, но все это было суетно и несло непонятное внутреннее смятение. Размышляя о жизни, он ясно понимал: главное — научиться любить людей, потому что истинная любовь не ищет выгоды, но всегда жертвенна. И решил строить жизнь так, чтобы приносить больше пользы людям. Перебрав несколько профессий и нигде не найдя покоя, он уехал в Бийск к родному дяде и там по воскресеньям стал ходить на службу в кафедральный собор. Священник приметил его и благословил прислуживать в алтаре.

Так начался его путь ко спасению. Он стал усердно молиться, поститься, каждый день записывал грехи и приходящие помыслы, рассматривал их влияние на душу, а затем исповедовал священнику. От этого ум его становился чутким и внимательным.

Однажды вечером в мае 1990г. вместе с другом они шли в собор накануне праздника Троицы. Леонид вдруг увидел в траве что-то сверкающее. Приблизившись, замер: это была икона Троицы необычайной красоты! Три светлых Ангела, словно живые, смотрели на него. В трепете упал он на колени и воскликнул: «О, Господи, неужели это смерть моя?!» Что означали эти слова? Может, он увидел в этом предзнаменование своего монашеского пути? Или открылся ему день кончины?

Видя его ревность к вере, один опытный священник посоветовал ехать в Оптину Пустынь, только что открывшуюся после гонений. Купив билет до Калуги, он уже собрался в путь, но перед самым отъездом у него украли документы, деньги и билет. Но это его не остановило: снова заработал денег, оформил паспорт и уехал, куда звала душа. И вот там, в монастыре, размышлял: «Помотала меня жизнь! Я-то думал: для чего все это? А оказывается, для того, чтобы теперь в монастыре применить весь свой мало-мальский опыт для служения Богу и людям. Слава Тебе, Господи!»

В конце лета 1992г., помогая одному местному жителю, Трофим сказал: «Знаешь, брат, чует мое сердце, что скоро умру». – «Ты мужик крепкий. С чего тебе умирать?» – «Не знаю, но полгодика, Бог даст, еще поживу». Слова те сбылись в точности.

Настала последняя неделя Великого поста. В Страстную Пятницу, во время выноса плащаницы, иноки Трофим и Ферапонт вместо погребального звона вдруг прозвонили Пасхальный. За такую ошибку с Трофима потребовали объяснение. Он ничего не смог сказать, только: «Простите». Никто не понял, почему произошла ошибка, но у Бога не бывает случайностей. Через два дня стало ясно: тот Пасхальный звон предзнаменовал их кончину.

И вот настала праздничная литургия. В храме все радостно пели «Христос Воскресе!», и никто не знал, что уже пришел час гибели трех братьев. Убийца поджидал их за грудами кирпича возле Казанского храма. Он нервничал и хотел поскорее исполнить волю преследовавшего его голоса сатаны. Причастившись, Трофим и Ферапонт поспешили на колокольню, по всей земле Оптинской грянул Пасхальный звон. Они стояли спиной друг к другу, но души их в это время будто сливались воедино. Они пали один за другим от сильного удара в спину. Трофим успел воскликнуть: «Боже наш, помилуй нас!» — из последних сил ударил набатом в большой кампан и бездыханным упал на деревянный помост. Колокол долго и протяжно гудел и, наконец, затих, как бы застыв от ужаса. Затихли и два смиренных инока, проливших мученическую кровь. Казалось, что земля потряслась. И сам убийца устрашился. На допросе он сказал: «Знаю, что они в раю».

...В день погребения братьев вдруг пошел мокрый снег. Белые хлопья падали на землю и тут же таяли. Людей было много, как на Пасху. А когда гробы мучеников понесли на кладбище, из-за туч вдруг вышло яркое солнце и осветило землю лучами. Явный знак с небес говорил о том, что кровь, пролитая Оптинскими мучениками,— не простая. Она святая, напояющая землю душ людских верою и любовию ко Христу. Нет ничего сильнее любви к Богу. Кто обрел ее, тот уже не боится ни истязаний, ни лютой смерти, но, погрузившись в любовь Христову, не замечает уже ничего из видимого. И переселившись душой на небо, уподобл*ется Ангелам.