В этом году отмечается 70-летие одной из важнейших операций времен Великой Отечественной войны — форсирования Днепра. Она длилась с 26 августа до 23 декабря 1943г., и итогом ее стало открытие пути Красной Армии на запад, начало освобождения правобережной Украины. В учебниках истории и военных мемуарах детально описаны боевые действия, решения командования, отчеты о потерях. А в книге «Отец Арсений» (М., изд. Свято-Тихоновского гуманитарного университета, 2012) приводится рассказ простого солдата о переправе через Днепр. Пройдя сквозь огонь и грохот того сражения, он обрел крепкую веру в Бога...

…Однажды собрались у отца Арсения его духовные чада. Пили чай, вспоминали войну. Отец Арсений внимательно слушал и вдруг, обернувшись к Василию Андреевичу ЧИЧАГОВУ, сказал:

— Расскажите о переправе через Днепр.

Тот от неожиданности смутился, все взоры обратились на него, а потом начал рассказывать о своем чудесном спасении:

— В начале октября 1943 года дивизию нашу сосредоточили на левом берегу Днепра. Дали приказ — форсировать. Сформировали из нас группы по 5-8 человек во главе с сержантами, и из заборов, сараев, крестьянских домов, разбитых повозок мы стали изготавливать плоты и лодки. Наука несложная: сколотили большие плоты, связали огромное количество малых плотиков, сделали шесты, длинные грубые весла.

К вечеру 10 октября плавсредства были готовы. Погода дождливая, холодная. Ветер порывами, тьма непроглядная. Около десяти вечера спустили плавсредства на воду. К нашему плотику прикрепили пулемет, у каждого солдата был автомат, на больших плотах привязали орудия и минометы. За 20 минут до начала переправы наша артиллерия повела шквальный огонь по правому берегу для подавления немецких огневых точек. Вначале они обстреливали нас не часто, но когда обнаружили лодки и плоты, двигающиеся по реке, открыли ураганный огонь.

Ширина Днепра в месте переправы не превышала 500 метров, мы уже отплыли от берега на 150. Вначале снаряды падали, где попало, но потом огонь стал прицельным. Осколки мин и снарядов визжали, шипели вокруг нас; взрывной волной людей сбрасывало в ледяную воду. Убитые и раненые шли на дно. Часть лодок плыла по реке уже без людей. Иногда кто-нибудь из тонущих взбирался на них и помогал другим. То там, то здесь на поверхности появлялись головы людей. Они хватались за бревна, кричали «Помогите, спасите!», пытались вплавь добраться до берега, но большинство тонуло.

Вода кипела от взрывов; тысячи осколков от мин и снарядов во всех направлениях пронзали воздух, убивали и ранили солдат, ломали бревна плотов и лодки. Кто-то отдавал команды: «Вперед, вперед!» И постоянно звучала исступленная ругань.

На нашем плотике плыли 8 человек с полным боекомплектом гранат, дисков к ППШ и привязанным к доскам пулеметом. У всех были весла, но гребли только четверо, всем грести было невозможно. Чем ближе подплывали к правому берегу, тем ожесточеннее был огонь. Над переправой немцы «повесили» множество осветительных ракет, медленно спускавшихся на парашютах. Стало светло, как днем.

Рядом с нашим плотиком упала большая мина, взрыв подбросил его, поставил почти вертикально. Я и сержант ухватились за поднявшийся край и удержались, остальных сбросило в воду. Плотик взлетал и опять падал на волнах, и вот-вот должен был опрокинуться, но чудом удерживался на плаву. Сержант и я гребли к правому берегу. Весел уже не было, их перебило осколками и вырвало из рук. Гребли выловленными досками. Бойцы, вытащенные нами из воды, были полностью деморализованы и нам не помогали. Правый берег возвышался впереди. Там прочно окопались немцы. При мертвенном свете ракет они полностью просматривали реку и левый берег.

Наша задача была — доплыть, сосредоточиться группами, подняться вверх, уничтожить укрепления и живую силу. Надежды добраться до берега не было, да и там нас ждала смерть, но мы гребли. Когда осталось метров сто, немцы дали залп из 6-ствольного миномета, наш плотик взлетел и упал. Убило всех, кто еще держался, но мы с сержантом снова остались живы. Не получили и царапины!

Переправа через Днепр, захват плацдармов на высоком правом берегу реки и упорная борьба за их удержание сопровождались тяжелейшими потерями наших войск. К началу октября многие дивизии имели лишь 20-30% от общей численности личного состава...

Что спасало нас? Что?! Брызги воды секли по лицу, а мы плыли. Рядом прогремел взрыв, плотик снова завертело, закачало. Я понял: гибнем! Сержант опустил остаток весла, замер, и сквозь взрывы снарядов я услышал, как он несколько раз перекрестился и отчетливо сказал: «Помилуй меня, Господи! Прими дух мой с миром, а если сохранишь жизнь, уйду в монахи и стану иереем. Но не как я хочу, Господи, а как Ты».

Мне было 19. Что знал я тогда о Боге, о православии и христианстве? Ничего! Но в сознании всегда жила мысль: есть что-то высшее, вероятно, это Бог. То, что сделал сержант, удивило меня: он хотел жить и обратился к Богу.

И мне хотелось жить! И я тоже с искренней внутренней мольбой перекрестился и сказал: «Господи, помоги и спаси! Обязательно приму крещение. Помоги, Господи!» Хоть я и неверующей, но о таинстве крещения знал из разговоров в семье. Пока мы плыли, все время просил Бога спасти нас. И плотик вдруг перестал крутиться!

Сержант сказал: «Грести буду я, а ты людей из воды вытаскивай». Я хватал утопающих за руки, за одежду и втаскивал на плот. Вытащили мы 8 человек, двое были ранены. Плотик сильно перегрузился, до берега оставалось метров 50. Гребли все спасенные: кто палками, кто руками. Немецкие снаряды нас больше не достигали — защищал правый высокий берег Днепра. Но смертельная опасность не исчезла: из прибрежных окопов немцы поливали нас автоматным и пулеметным огнем.

Наконец плотик ткнулся в берег, вытащили раненых, положили на песок, сняли пулемет. На узкой полосе берега уже скопились солдаты и офицеры. Вначале командовал лейтенант, потом его сменил майор, которого мы вытащили из воды. Переправа продолжалась. Высаживались все новые группы солдат и офицеров. Думаю,из каждой сотни переплывавших реку гибли 60-70 человек.

В памяти сохранилась фамилия сержанта — ПЕТРОВСКИЙ, но ни лица, ни роста не запомнил. Прибыл он в нашу роту после тяжелого ранения за два дня до форсирования Днепра, а после переправы и боя на правом берегу я с ним не встречался. Думал, убит. Был приказ, что солдат и офицеров, первыми захвативших плацдарм на правом берегу, представлять к званию Героя Советского Союза, но я получил только медаль «За боевые заслуги».
Закончил войну в Манчжурии, в декабре 1945г. Я всегда помнил о своем обещании креститься, но ни отцу, ни матери, ни жене об этом не говорил. Тихо мучился, что не сдержал слова. Уже читал Евангелие, Ветхий Завет, брал у знакомых книги религиозного содержания, изданные до 1917г. И уже стал твердо верить: Бог есть! Это Он спас на переправе меня и сержанта Петровского. Иногда возникала мысль: а как же остались живы другие солдаты и офицеры? Были они верующие или нет? Ответа не находил.

...Прошло почти 20 лет. В 1965 году пришли мы с женой к нашим друзьям на день рождения хозяйки. Мы любили эту семью. Они были душевные верующие люди, часто ходили в церковь, многим помогали и нам тоже. Но сказать им о своем обещании я не смел. И вот в тот день за столом собрались человек 20. Вначале говорили на разные темы, но потом завели речь о том, кто как пришел к Богу. Я понял: здесь собрались глубоко верующие люди. Мысль, что я до сих пор не исполнил своего обещания, пронзила меня!

Напротив сидел человек моих лет, которого хозяин дома называл Сергеем. И он стал рассказывать, как Господь привел его к вере на войне, в 1943 году, при переправе через Днепр:

— Верующим я был с малых лет. Всегда в душе своей нес Бога. Переправлялись мы в конце сентября через Днепр на плотах, — его рассказ в точности совпадал с моим, только переправа была в другом месте. — Страшно было? Не то слово! Смерть безжалостная шла за каждым из нас. Из каждых 10 человек 8 тонули, падали убитыми. Наш плот большой был, с орудием. Перекрестился я мысленно и положился на волю Божию. Гребу веслом и читаю молитвы «Взбранной Воеводе победительная», «Господи, прости и помилуй», «Сергий преподобный, моли Бога о нас!» Всю переправу эти молитвы читал, еще более в вере укрепился. Сейчас в церкви служу иподиаконом, но хочу священником стать.

Впился я в него глазами, а Сергей меня спрашивает:

— А вы на войне были?
Смутился я, замешкался с ответом, а жена моя Мария сказала:

— С первых дней войны до декабря 1945 года.

— Друг у меня есть, — сказал тогда Сергей, — друг он мне и духовный отец — Федор Петровский. Он тоже участвовал в переправе через Днепр. Из восьми отплывших только он да еще один солдат остались живы. И даже ранения не получили. Отец Федор, видя гибель неминучую, дал Господу обет: если жив останется, то монахом станет и иереем, что и сделал после войны. Сейчас в церкви Святой Троицы трудится, в Калужской области.

…Не случайна была та наша встреча с Сергеем! Неисповедимыми путями Промысел Господа вел меня к ней. Договорился я с Сергеем Николаевичем в следующий выходной поехать к отцу Федору: а вдруг это мой бывший сержант?! Ехали автобусом до Калуги, потом опять автобусом до городка, у церкви сошли.

Волновался я сильно! Пока ехали, ярко вставало предо мной видение боя: река, взрывы, мертвящий свет ракет, крики тонущих, болтающийся плотик, руки и головы солдат то появляются из воды, то хватаются за обломки, и мы с сержантом на плотике, и обещание мое невыполненное...

Отец Федор Петровский сразу узнал меня! Скромный, застенчивый, мягкий, он совсем не напоминал того смелого сержанта, с которым мы плыли через Днепр. Потом я узнал, что и в церковной жизни он так же стоек и смел. Особо это проявилось во время хрущевских гонений на церковь.

Во второй раз я приехал к нему уже не один, а с женой и детьми, — и он всех нас крестил. Если только задуматься обо всем, что случилось со мной, то понимаешь великую силу провидения Господа нашего Иисуса Христа, Его великую заботу о спасении души человеческой и Его безграничную милость к нам, слабым духом и верой.

Отец Федор стал нашим духовным отцом, нашим другом и очень близким человеком. Вот так я пришел к вере, потеряв 20 лет жизни — от неразумия своего, от непонимания истинного смысла жизни человеческой.