Пасха Христова — великий праздник для всех людей, здоровых и больных, свободных и заключенных, верующих и неверующих. Она, как солнце, — светит всем. Почитаем эти рассказы и увидим, какое воодушевление она несет тем, кто оказался даже в самых тяжелых жизненных обстоятельствах...

В АВАРИЙНОМ ДОМЕ

Перед войной, в 1939 году, на окраине Москвы в аварийном доме, который давно собирались снести, жила девочка с бабушкой. Весна еще не одела зеленью редкие деревья этого рабочего района, где коптила небо высокая труба фабрики Калинина. На улицах стали просыхать тротуары.

Девочке было три-четыре года — время замечательных открытий. Бабушка ее была серьезной и молчаливой. С вопросами к ней внучка почти не обращалась. Но однажды ночью она проснулась, потому что в комнате горел свет. Ей показалось, что еще не время вставать, но бабушка была уже одета. Она спросила:

— Разве уже утро?

— Нет, еще ночь, спи.

— А ты зачем встала?

— Я не встала, я еще не ложилась.

— А почему?

— Потому что сейчас Пасхальная ночь, когда не спят. Нельзя спать.

— А что же тогда делают?

— Раньше, — бабушка вздохнула, — все шли в церковь. Всю ночь шла служба. Все молились и пели «Христос Воскресе...»

— А сейчас?

— Сейчас все храмы закрыты или сломаны. Идти некуда.

— Что же ты будешь делать?

— Ничего делать не буду, нельзя делать, праздник великий. Буду молиться, как уж смогу, а ты спи.

— Я тоже не буду спать, раз нельзя.

— Ну, попробуй.

Внучка недолго смотрела на потрескавшиеся обои и на бабушку, тихо молившуюся в углу перед иконой. Сон сморил ее, но надолго осталось в памяти чувство, что Пасхальная ночь — особая, светлая. Не зря же бабушка зажгла свет! Осталось в памяти и то, что это праздник для всех. Таким было краткое прикосновение к далекой тайне, которая позвала ребенка без слов, без образов, без звуков. Но уже став взрослой, внучка удивлялась, что таинственные понятия о Пасхе всё же дошли до нее — просто, естественно и живо — как невидимо передается из поколения в поколение общая настроенность в семье.

Из сборника рассказов о Пасхе. Свято-Троицкая Сергиева Лавра, 2003

В БУТЫРСКОЙ ТЮРЬМЕ

«Великий четверг. 1919 год. Бутырская тюрьма. Сегодня целый день прошел в хлопотах. Решение начальства вдруг изменилось, и у нас в одиночном корпусе в 12 часов ночи разрешили провести Пасхальную службу! Все очень обрадовались, и каждый по своей части стал готовиться: пением, чтением, приготовлением хоругвей, устройством стола, икон и тому подобное.

Во время службы пришел начальник тюрьмы и просил потом пройти на общие коридоры. Конечно, мы не отказались. К концу службы один священник явился сияющий. Оказалось, что его и еще двоих освободили. Это произвело на всех огромное впечатление. Однако архиепископ Никандр, получив ордер на освобождение, сказал, что в эти дни не хочет разлучаться со своей тюремной паствой, и просил разрешения остаться до 12 часов первого дня Пасхи. Ему разрешили, и это тоже многих поразило.

Общий подъем был так велик! Пасхальный крестный ход прошел по всем коридорам Бутырской тюрьмы! Это было исключительное торжество! Два священника обходили с чашей камеры, проводили общую исповедь. Все священники из общих камер и певчие служили Пасхальную утреню. Причастились все желающие. Таким было Воскресение Христово в условиях тюрьмы. Вероятно, больше это не могло повториться».

По воспоминаниям А.Д.САМАРИНА и его дочери

В ОДИНОКОЙ КЕЛЬЕ

1976 год. Великая суббота. В 10 часов вечера я пришла к своему духовному отцу, чтобы вместе провести Пасхальную ночь. Он болел и не мог быть в храме. В комнате стоял кулич, блюдо с крашеными яйцами и цветы у портрета его покойной матушки.

— Хочу отслужить заутреню, — сказал он.

Я помогла завязать поручи, расстелила на столе чистое полотенце. Он положил на него крест, Евангелие, достал последование заутрени, и служба началась. Сначала читали стоя, но, быстро устав, сели за стол и, забыв все на свете, пели пасхальную службу. Священник делал возгласы, а я была и солисткой хора, и чтецом, и народом. Когда у меня перехватывало горло, он начинал подпевать сам. Временами он смолкал, и мы тихонько плакали. Не знаю, отчего плакал мой отец, а я — от радости, что в мире есть Христос и что я в Него верю.

Пропели мы все стихиры, потом он стал читать молитвы. Не по служебнику, а свои, импровизированные. Читал, откинувшись усталым телом на спинку кресла и глядя на образа, освещенные лампадой. Глаза его были полны слез. Он просил о мире и Церкви, о тех, кто хочет стать на иноческий и священнический путь. Потом умолк, передохнул и снова начал:

«Спаси и помилуй, Господи, всех, к Тебе взывающих и Тебя ищущих».

«Спаси, Господи, и помоги всем женщинам, готовящимся стать матерями, и тем, которые рожают в эту ночь, и чад их, появившихся на свет».

«Благослови и пошли мир, спокойствие и тишину всем, в брак вступить собирающимся».

«Мужей, оставленных женами, и жен, оставленных мужами, утешь и вразуми».

«Деток, без родителей оставшихся, спаси и наставь».

«Спаси стариков в их старости, не дай им пасть духом от болезни, печали и одиночества».

«Спаси и сохрани солдат в бою, тонущих в морской пучине, подвергающихся насилию и нападению злых людей».

«Огради одиноких путников, идущих по дорогам и заблудившихся в лесной чаще».

«Спаси, Господи, бездомных, дай им верный приют, накорми голодных».

«Огради от всякой неправды и злого навета заключенных в тюрьмах, пошли им утешение и свободу».

«Помилуй больных всеми болезнями, какие есть на свете, калек, слепых, слабоумных».

«Дай светлую пасхальную радость живущим в инвалидных домах, всем обездоленным и одиноким».

«Прими души всех умирающих в эту ночь, дай жизнь и облегчение тем, кто лежит на операционных столах, вразуми врачей»...

— Кажется, всех помянули?

— Пьяниц забыли.

«Всех, кто бражничает в Твою святую ночь, умири, вразуми и помилуй», — устало прошептал он.

...Пред Нерукотворным Спасом светила лампада. Смотрели на нас с неба редкие звезды. А мы сидели, старые, немощные, и молились Воскресшему Господу, победившему и старость, и болезни, и самую смерть.

Из книги писем «Год души» В.ЛЕДКОВСКОЙ

В СОЛОВЕЦКОМ ЛАГЕРЕ

...Еще бы я не вспомнил ее, эту единственную, разрешенную на Соловках заутреню в ветхой кладбищенской церкви!.. Владыка Иларион Троицкий добился от начальника лагеря разрешения на службу — для всех заключенных. Уговорил дать на эту ночь древние хоругви, кресты и чаши из музея, но о священническом облачении забыл. Идти и просить второй раз было уже невозможно.

Но мы не пали духом. В музей был срочно вызван знаменитый взломщик Володя Бедрут. Пока отвлекали разговорами директора музея, он оперировал отмычками, добывая из сундуков древние, драгоценные облачения. А утром тем же порядком всё было возвращено на место.

Та заутреня была неповторима. Десятки епископов возглавляли крестный ход. Невиданными цветами Святой ночи горели древние светильники, и в их сиянии блистали стяги с ликами Спасителя и Его Пречистой Матери. Благовеста не было.

Последний колокол, уцелевший от разорения монастыря в 1921 году, был снят в 1923-м. Но задолго до полуночи вдоль сложенной из валунов кремлевской стены, мимо суровых заснеженных башен потянулись к кладбищенской церкви вереницы серых теней.

Попасть в саму церковь удалось немногим. Она не смогла вместить даже духовенство. Ведь тогда в лагере томилось свыше 500 человек. Все кладбище было покрыто людьми, часть стояла уже в соснах, почти вплотную к подступившему бору. Тишина. Истомленные души жаждут блаженного покоя молитвы. Уши напряженно ловят звуки церковных песнопений, доносящиеся из открытых врат церкви.

А по темному небу, радужно переливаясь всеми цветами, бродят столбы сполохов северного сияния. Грозным велением иерарха, облеченного неземной силой, прогремел возглас владыки Илариона: — Да воскреснет Бог, и расточатся врази Его...

С ветвей ближних сосен упали хлопья снега, а на вершине звонницы засиял святой животворящий крест, водруженный нами в тот день как символ страдания и воскресения. Из широко распахнутых врат ветхой церкви, сверкая многоцветными огнями, выступил небывалый крестный ход.

Семнадцать епископов в облачениях, окруженных светильниками и факелами, более 200 иереев и столько же монахов, а далее — нескончаемые волны тех, чьи сердца неслись ко Христу Спасителю в эту дивную незабываемую ночь.

Торжественно выплыли из дверей храма блестящие хоругви, сотворенные еще мастерами Великого Новгорода. Загорелись пышным многоцветьем факелы — подарок венецианского правителя далекому русскому монастырю. Зацвели освобожденные из плена священные ризы, вышитые тонкими пальцами московских великих княжон: — Христос Воскресе!

Немногие услышали прозвучавшие в церкви слова благой вести, но все почувствовали их сердцем, и гулкой волной пронеслось по снежному безмолвию:

— Воистину Воскресе!

— Воистину Воскресе! — отдалось в снежной тиши векового бора и перенеслось за нерушимые лагерные стены к тем, кто не смог выйти из них в эту ночь.

К тем, кто был простерт на больничной койке, кто томился в смрадном подземелье — историческом соловецком карцере.

Крестным знамением осенили себя обреченные к смерти узники в глухой тьме изолятора. Распухшие, побелевшие губы цинготных, кровоточа, прошептали слова обетованной вечной жизни.

С победным пением о попранной смерти шли те, кому она грозила ежечасно, ежеминутно. Пели все. Ликующий хор «сущих во гробех» славил и утверждал свое грядущее воскресение — неизбежное, неодолимое силами зла.

И рушились стены тюрьмы, воздвигнутой обагренными кровью руками. Кровь, пролитая во имя любви, дарует жизнь вечную и радостную. Пусть тело томится в плену — дух свободен и вечен. Нет в мире силы, властной к угашению его. Духа не заковать! Он воскреснет в вечной жизни добра и света.

«Христос Воскресе из мертвых...» — пели все. И старый, еле передвигающий ногами генерал, и гигант-белорус, и те, кто забыл слова молитвы, и те, кто, может быть, их поносил. Великой силой неугасимой истины были исполнены они в эту ночь:

— И сущим во гробех живот даровав! Радость надежды вливалась в истомленные сердца. Не вечны, а временны их страдания. Да, мы умрем, но и возродимся. Рухнули стены, разделявшие в прошлом петербургского сановника и калужского мужика, князя-Рюриковича и Ивана безродного. В пепле человеческой суетности, лжи и слепоты вспыхнули искры вечного и пресветлого:

— Христос Воскресе!

...Та заутреня была единственной, отслуженной на соловецкой каторге.

Борис ШИРЯЕВ. «Неугасимая лампада»